Детство, детство… Как оно далеко и как близко для тех, кто достиг преклонного возраста. Метаморфозы памяти возвращают нас в конкретный день и час, казалось бы, уже забытых детских лет. А военное детство - это не только часть жизни, это - вся  жизнь, берущая начало в военном лихолетье. А ещё - это сны, воспоминания и последние радости на склоне лет. 

И виделся Михаилу Григорьевичу Пильнову то ли в бессонную ночь, то ли наяву в бесконечно тянувшемся тоскливом дне, родник у деревни Дмитриевки. Родник как родник - вроде, ничего особенного. Сегодня заброшен, неухожен… А для тех мелеузовских мальчишек и девчонок, кто в военные годы работал здесь на колхозных полях, нет слаще воды и горче воспоминаний, черпаемых из того родничка. 

...Конец лета - начало осени 1942 года. Над колхозным полем, что раскинулось за деревней Дмитриевкой, последние тёплые дни, а по ночам - лёгкая изморозь, холодный туман. Старшеклассники мелеузовской средней школы работают в полях за взрослых, ушедших на фронт, вручную выкапывают картошку. Среди них и Миша Пильнов, щуплый, небольшого росточка. Мальчишка работящий, смышлёный, хоть и любит пошутить, завести подвижные игры, без злого умысла пошалить. 

Заводила и лидер у сверстников показывал пример и в работе. Под его началом поставили палатки, выбрав место у родника. А вода в том роднике - особенная, сладостная. Работа - с раннего утра до темноты, без выходных, надо успеть до заморозков убрать урожай. Потекли обычные трудовые будни, где одна радость - вечерний костёр и печёная картошка, припасённая с колхозного поля, да чай на травах с родниковой водой. Ели картошку, пели военные и мирные песни, шутили, влюблялись… 

Только заметил как-то вечером Миша, что педагоги, обычно строгие, что-то шёпотом в стороне обсуждают и с горестью, болью смотрят на него. Случайно Миша узнал, что мама получила на отца похоронку.

Похоронка… Страшное, злое, несправедливое слово. Оно засело в голове мальчика и билось, билось в виски, не умещаясь в сознании: «Неправда, не может быть, отец жив, это недоразумение, ошибка!» 

Михаил, только что весёлый с товарищами, вмиг стал старше, серьёзнее, взрослее. Быстро сообразив, что надо делать, на ощупь в палатке нашёл бутылку (большое по тем временам сокровище), побежал к роднику. Припал губами к холодной воде и удивился, какая она безвкусная, неприятная… Спрятав бутылку с водой за пазуху, не предупредив никого, мальчишка бежит в сторону Мелеуза. В селе уже нет огней, со всех сторон темнота, перекопанные поля, босые ноги вязнут в холодной земле… До дома вёрст десять. 

Лишь на востоке забрезжило небо, Миша, запыхавшийся, растерянный, подбежал к своей калитке. Подбежал и не смог её толкнуть, зайти во двор: «А вдруг это правда и отца уже нет?! Что с матерью? Нет! Не верю, не могу, не имею права верить в жестокую весть!»

Мать, увидев сына, напугалась:

- Миша, как ты здесь, беги обратно, тебя потеряют, - сказала она (уклонение от трудовой повинности по законам военного времени приравнивалось дезертирству). - Тебя могут строго наказать. Беги!

- Мама, это правда? - Миша не мог произнести страшного слова «похоронка».

- Миша, беги обратно, беги! - женщина дрожащей рукой суёт в карманы сына сухари, заботливо сбережённые для него. Голос дрожит, срывается, в глазах прячет слёзы.

- Папа, родник запущен, из него нельзя пить…

- Останови, сынок.

Тяжело спустившись к роднику, майор в отставке опустился на колени и заплакал… Сейчас он был 15-летним мальчишкой, не верящим, что потерял отца. А вода в роднике тоже плакала… И была она в ладонях старого человека солоноватой, как слёзы, слёзы из далёкого военного детства…

Незадолго до смерти Михаил Григорьевич попросил сына привезти воды из того родника. 

- Хочу, может быть, в последний раз, попить той воды. Особенная она, сладостная…